ПУШКИН-МИСТИК
|
||||
Христианская добропорядочность здесь смята и скомкана богатырской рукой юного мистика, и эзотерика выпущена на простор вдохновения. Никого не шокирует повелительное любовное обращение к чужой жене, громогласное обнародование их прежде бывшей близости, полномочное вторжение в область, находящуюся за гранью дозволенного церковным каноном. Первое же полногласное "О" снимает всякую "исподтишковость", греховное комплексование, - и слабые души, слушающие это абсолютно адресное обращение, неожиданно ставшие свидетелями чего-то сверхъестественного, великого, не смеют проронить ни звука, ни мысли, боясь обнаружить свое нескромное при нём присутствие. "Если правда": "если" здесь условно, ибо действие уже властно стучится в дверь; "я тень зову" - вызов переборке, разделяющей два мира; "тень", а не труп для некрофильских вожделений... "Тень" это легкое колебание на завесе бытия от неподвижного оборотного "нет", это оживление дыханием, энергетическим разрядом, биением сердца, которым делишься с предметом любви, находящимся "в нетях". "Сюда! Сюда!" - звучит зазывание в ту сферу, где светит бессмертная суть "да", великого "да" жизни. Стрела выстрелена, и семя света послано по ту сторону бытия - дерзко, страстно, властно. Но душа не выдержит высот, и следует оправдание поступка: "Зову тебя не для того..." - всё мелкое, включая и похоть "изведать тайну гроба", отбрасывается, и сущностям остается только одно: желание высказать любовь, которое невозможно сдерживать, ибо БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ безмерная, космическая, всепожирающая. И снова рождается логос-слово (отблеск великого Логоса-Слова), и побудителем является все та же безграничная и всеблагая любовь. Плоть с вожделениями умолкла, и осталось только одно святое алкание духа. Пушкин из юноши стал мужчиной, "мужем совета", глашатаем совести. И это именно масонская "совместная весть", это они не могли равнодушно выносить позор рабства. Это не слюнтяи-славянофилы и суховеи-западники; из среды последних вышел псевдонародный герой Обломов - и это точка, диаметрально противоположная Пушкину. Одиночество и никчемность два чувства, которые никогда не охватывали Пушкина, пока семейственная "выводковая" жизнь не вырвала его из братской среды. И тогда возникла настойчивая идея побега: "...давно, усталый раб, замыслил я побег..." Здесь руку ему подает другой великий духовный мастер - английский проповедник и писатель XVI века Джон Баньен (Буньян, Бэньян - другие варианты транскрипции). Русские рыцари гнозиса любовно перевели главные сочинения этого воплощения шекспировского типажа из обоймы Fools of Nature, соответствующих русскому понятию Иван-дурак. В 1818 году А.Лабзин опубликовал биографию Баньена в послевоенной серии "Сионского вестника"; эта публикация как раз подоспела к пушкинской зрелости, и Пушкин взял на вооружение духовный опыт английского учителя (*2). "Обитель дальная трудов и чистых нег" оказалась в идеале той Небесной Страной, куда держит путь Странник - главный образ баньеновского творчества. Здесь, на земле, эта Страна мгновенно прокисает маниловской простоквашей (впрочем, до конца это прояснил только М.Булгаков через сто лет). Пушкин снова заклинает, но теперь заклинает о спасении. Он прописывает-проговаривает начало баньеновского "Pilgrim's Progress", стараясь испросить этой формулой освобождение.
Вотще. Нагрузив на себя чад домочадцев, он не смог даже привстать вслед за волевым усилием. Здесь надо было бросить все и уйти, как Александр I. Толстой тоже кряхтел-кряхтел и докряхтелся до восьмидесяти. Пушкину сбежать помог "Граф Монте-Кристо II", Жорж Дантес. Гоголь, не имея сил выносить приближение трагической развязки любимого наставника, в июле 1836 года скрылся за границу, в Италию. А Пушкин, уже не дергаясь по поводу предсказания о "белой голове" - а ведь он несколько раз сбегал, видя некие знаки этой "головы", опасливо и суеверно - как бы "очертя голову" ("черт с ней, с головой!"), - с решительностью смертника движется навстречу неизбежности. В своем "Памятнике" он подводит итог:
При внимательном чтении уже первая строка вызывает недоумение: что значит "нерукотворный"? Есть понятие нерукотворных икон; извод "Спас Нерукотворный" является нерукотворным уже в сюжете. Это не то же самое, что "тонкоматериальный"; речь идет об ощутимом, зримом: "Вознесся выше он главою непокорной Александрийского столпа". Александрийский столп - это знаменитый маяк Александрии Египетской; и зря Жуковский вздрагивал и подправлял, никакого отношения к Александровской колонне это не имеет. Но почему глава "непокорная"? Масонство как субординационное человеческое единство - это одно лицо. Приказ свыше был оформлен как внутриорденское распоряжение о закрытии и ликвидации лож; но кто может запретить быть эзотериком и рыцарем, кто может нарушить прямые орденские связи? Братская жизнь продолжалась, а эзотерика в действии привела героев Бородинского поля на Сенатскую площадь. И как Пестель с Рылеевым продолжали проектировать лучшее будущее России, так же и Пушкин не прерывал работу по возведению свода духовных высот Отечества. И когда последовали кары, поэт не только не отказался от братьев, подтвердив в личном разговоре с царем свое возможное - в случае нахождения в столице - участие в событиях, но смело слал им в "каторжные норы" слово утешения, обещал помощь и действительно хлопотал о них: "Чувства добрые я лирой пробуждал и милость к падшим призывал". Гибель талантливого Рылеева царь действительно очень переживал - вдова и дети поэта были обласканы и поддержаны "монаршей милостью". Кюхельбекер получил возможность творить в казематах - не только творить, но и печататься. По амнистии все признаки остракизма были с декабристов сняты; многие умерли в высоких чинах и почете. Наградой им за юношеское самоотверженное дерзновение стало освобождение крестьян, что явилось прямой детонацией 25-го года (*3). Свет духовной культуры, которой служил Пушкин, распространяется не только в глубины русского менталитета ("не зарастет народная тропа"), но и в дальние области аборигенов. Именно в этой связи упомянуты "тунгус и друг степей калмык". Но кто равен солнцеподобному Горацию-Гору, чей оригинал "Памятника" перекладывал на русский Пушкин? - "Гордый внук славян" (простоватый рыцарь Руслан), и рядом финн, мудрый эзотерический финн: без него никуда. Но почему век "жестокий", в чем жестокость-то? Нравы помягчали, на кострах сжигать перестали... Все были хороши по отдельности: царь, Бенкендорф, масоны старшего и младшего поколений, судьи и ответчики, - а вместе ничего не получалось. Нет, воистину жестокий век даже - Николай в конце концов наложил на себя руки. И только Пушкин остался при свободе, и то соловьем (певцом соло). Каким чудовищным, замогильным холодом веет от этого стихотворения! "Да, правильно, - говорим мы, - Александр Сергеевич прославлял, воспевал, - все правильно"; и забываем, что это писал о себе еще живой человек. "Белая голова" появилась, и Пушкин подводил под жизнью черту. Он не мог вернуться с Черной речки живым. Точка была поставлена до написания. И с установкой "и щей горшок, и сам большой" судьбы было не превозмочь. А требовалось именно это. Высшие Силы пристрастны и взыскательны. Конь на шахматной доске не имеет право устать, ладья - прохудиться. Землю наследует только человек совершенный. Поэтому становление на земле неизбежно, а недостатки должны быть отняты. Иногда они отнимаются вместе с жизнью. Случай Пушкина из этого числа. В 1829 году Пушкин попытался вырваться из цепкого кольца обстоятельств, без разрешения властей устремившись на Кавказ с целью тайно вплавь перебраться в Турцию. И что же? По дороге он встретил другого Александра Сергеевича, который безмолвно, самим видом показал, к чему это может привести. Путешествие в Арзрум закончилось ничем. Хорошо еще, что Пушкину удалось прикинуться "певцом во стане русских воинов", и взыскание ограничилась выговором. После этого оставалось только сунуть голову п петлю женитьбы, как объяснил Пушкин отговаривавшему его от этого шага К.Брюллову. "Судьба моя уже решена..." И тут последовала знаменитая Болдинская осень. Каков замысел Высших Сил! Клин - клином, холерой - холерика. Перо не поспевало за вдохновением. А какие ориентиры! "Повести Белкина" - ориентир тут поистине Данте. "Маленькие трагедии" - ориентир Шекспир. Сказки в народном духе - ориентир Боян. Мистические аббревиатуры в прозаическом цикле - абсолютно в масонском духе. Кто такая девица К.И.Т.? Не тот ли это кит, в котором Иона? Но почему Иона? Вспоминаем каббалистический темурах (поиск подлинного слова перестановкой букв в исходном). Прозрачно: Иоан(н). И тут вдруг вспоминается, что Пушкин идентифицировал себя с Иоанном Богословом, сосланным за проповеди на остров Патмос. Пушкин тоже оказался на островке, чистом от эпидемии, в море холеры. Он рвался к невесте - карантины не пускали. Спасибо холере. Мы имеем россыпь шедевров. Хотя вдохновение Пушкина было оплачено горой трупов. "Маленькие трагедии" - это не только "Шекспир" по стилистике и глубине, это - в сумме - еще и Апокалипсис. "Все говорят, нет правды на земле, но правды нет и выше". - "Ужасный век, ужасные сердца". - "Пир во время чумы". - "Проваливаются". Вот эсхатологическая вязь пушкинского "Откровения". Но зато на другой чаше: "Гений и злодейство - две вещи несовместные. - Задумывается". Напророчив своей великой поэмой, Пушкин - совсем как Руслан с Финном - столкнулся однажды с великим мудрецом и книжным масоном С.Тучковым. Бросив все, он остался у него на целый день, спутники по путешествию едва оторвали; и всю дорогу Пушкин сокрушался, что не мог погостить в этом оазисе света хотя бы месяц. Эта вторая - невидимая - часть жизни, где Пушкин общался с духовными мастерами, был собран, вдохновен и абсолютно серьезен, только она дает ключ к пониманию его существа. Лицо Пушкина, посвящаемого в масоны, близко к лицу Пушкина, прощающемуся навсегда с книгами, - братский круг был одним и тем же. Такие собеседники Пушкина, как великий русский мыслитель П.Чаадаев, гений египтологии А.Гульянов, переводчик Пифагора поэт-философ Филимонов, востоковед и культуролог О.Сенковский, писатель-мистик В.Одоевский, историк-эзотерик и беллетрист А.Вельтман, историк идеологий и мифолог М.Погодин, фольклорист и собиратель народной эзотерики И.Киреевский, исследователь нордической культуры и русского ведовства В.Даль... Многие члены гностических обществ и орденов были той духовной средой Пушкина-мистика, которая снабжала его эзотерической информацией, а иногда ее от него получала. Пушкин был яростным борцом с культурным обскурантизмом - и не только в годы юношеского вольтерьянства, но и в зрелые годы духовного возмужания. Именно в момент высочайшего творческого взлета была написана "Сказка о попе и работнике его Балде" - убийственный словесный лубок, который был дословно напечатан лишь почти через сто лет. Толоконный лоб (голова, напоминающая набалдашник пестика, которым толкут толокно), обалдуй против Балды, который "надыбал" (переставень) для него оброк с чертей. Но почему, собственно, черти должны платить попам оброк? Да потому, что это и есть их подлинная епархия: омут и мрак человеческих страхов, суеверий и невежества. Балда решен в красках шекспировских Fools of Nature, но с богатырским русским размахом. Зато Толоконный лоб - не Фальстаф, и даже не Фарлаф, а воплощение тупого колокольного буханья. Глупо "стрелять из Пушкина по воробьям". И поэтому все основные произведения михайловского гения эпичны. Виной реальной краткости текстов - невероятная убористость пушкинского письма. Отсутствие красивостей, а часто и красот тоже признак "антиэстетической" позиции. Пушкин не служил людям. Он - пророк - служил только Истине: "Веленью Божию, о муза, будь послушна". Именно в Пушкине черпает свое вдохновение муза "любомудров": Веневитинова, Тютчева, Баратынского. Он элитарен, хотя и не кланов: "Подите прочь, какое дело поэту мирному до вас"; "Суди, мой друг, не выше сапога" (*4). Земля стоит на принципе "мал золотник, да дорог". Попсовость "мировых религий" в том-то и сказалась, что они полезли в массовость, почитая количественный показатель весьма весомым доводом в пользу их истинности. Однако количественный комфорт - закон стада. Баранам в стаде безопасней - вот откуда выражение "на миру и смерть красна". Когда Христос заявил: "Я в мир принес не мир, но меч", - Он навсегда утвердил на земле доминацию эзотерики... Находясь в болдинском сидении, Пушкин затевает суперцикл из девяти сюжетов, образующих своего рода "иконостасное единство". Венчать эту супердраму должна была пьеса о Христе. Однако после написания четырех частей композиции Пушкин далее не продолжает замысел. Нет, он не остыл, не выдохся. Он просто выложился, высказал все в "Скупом рыцаре", "Моцарте и Сальери", "Пире во время чумы" и "Дон Жуане" ("Каменном госте"). Этические подзаголовки раскрывают концепцию каждой из частей: Скупость и расточительность; Зависть и гений; Отчаяние и дерзость; Страсть и любовь. Проиграно бравурное аллегро первой части, и начинается медитативное адажио второй: "Все говорят: нет правды на земле; но правды нет и выше...". Какой замах, какая перпендикулярность к "жизни мышьей беготне"! Вопрос поставлен ребром, а это значит, что открылись сразу "две стороны медали". И, конечно, вопрос этот носит пороговый характер: гений и злодейство, добро и зло, усердие и справедливость. Но почему рассуждение не становится пустопорожней риторикой и праздной говорильней? Потому что разговор действующих лиц носит орденский характер; но есть столкновение идей, а не людей, хотя персонажи выступают адекватными носителями, их адвокатами, оба рассуждают полномочно; оба масоны со стажем и развивают исходные постулаты с высоты посвятительных ступеней, а не из окопов скандалезности, как представляется профанам. В споре как довод привлекается масон Бомарше, и уже осмысление его фигуры четко прочерчивает позиции. Моцарт, обеспокоенно: Ах, правда ли, Сальери, что Бомарше кого-то отравил? (Размечтался, ишь! Нет правды на земле.) - Не думаю (высокомерно и надменно); он слишком был смешон для ремесла такого (ну, конечно: шут, паяц, баба, дерьмо, - а здесь: ремесло, - ну куда тут дилетантам с дрожащими ручонками). - Он же гений (широким жестом вангоговского сеятеля), как ты (подписал себе смертный приговор) да я ("ты, Моцарт, Бог!")... А гений и злодейство - две вещи несовместные - не правда ль? (Опять о правде, и далась она ему! - все решает характер и воля.) - Ты думаешь? (Какой контраст двух думаний. Но Сальери ошибается - Моцарт высказывает не свое частное мнение, он вербализирует правду, которая выше, о чем не догадывается Сальери - и мгновенно попадает впросак: мышеловка захлопывается.) - Бросает яд в бокал Моцарта. - Так пей же. За твое здоровье, друг (это "друг" переламывает хребет застрявшему в капкане Сальери), за искренний союз, связующий Моцарта и Сальери. (Это уже пляска на поверженном. Правда, предсмертная пляска.) - Пьет. (Если не могут любить, та пытаются хотя бы убить.) Затем: "Но ужель он прав, и я не гений? Гений и злодейство - две вещи несовместные". - Неправда! (Это в двенадцатый раз (*5).) А Буонаротти? - И вдруг догадка: "Или это сказка тупой бессмысленной толпы... " - а ведь он только что хлопотал о ней: "Что пользы в нём? Как некий херувим, он несколько занес нам песен райских, чтоб, возмутив бескрылые желанья в нас, чадах праха, после улететь! Так улетай же! Чем скорей, тем лучше...". Но "чада праха" оказываются тупыми и бессмысленными, а их радетель, глашатай "пользы", получает от Моцарта достойный ответ: "Нас мало избранных, счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой, единого прекрасного жрецов. Не правда ль?" (10-й раз. 10-й Аркан - Колесо Фортуны. Аркан этих самых избранных.) Сальери помалкивает, ибо уже всё сказал до того; но когда Моцарт уходит, его прорывает: "Неправда! " - но напрасно; страшная догадка встает пред ним в полный рост неопровержимой моцартовской правотой, появляющейся голографически с дьявольской усмешкой 13-го Аркана. Два слова являются ключами эзотерической концепции Пушкина. После сцены "со слепым скрыпачом" (когда проступает подлинный камертон пушкинской настройки Данте) Моцарт, рефлектируя на происшествие, говорит: "Ты, Сальери, не в духе нынче". Когда нынче? В этой жизни, здесь, на земле. А Моцарт в духе. В Духе Святом. В этом вся разница ("дьявольская разница"). Сальери - тому постоянно "до Моцарта" (Когда же мне не до тебя?), а потому он постоянно "не в духе". А должен бы быть "в духе", ибо он - масон, духовный мастер. Значит, звание получил, а масоном не стал. Почему? И здесь у Пушкина есть второй ключ к истинному прочтению текста. Он лежит на виду в самом начале текста: "надменно" ("упрямо и надменно от них отрекся я"). Сальери поставил себя над человеческим "энергоинформационным обменом" (для чего люди и приходят на землю), а тем самым и вне Божественного предназначения (гневно: "Где ж правота?!"). А Моцарт весь в этом обмене - он отдает себя людям без остатка. В нём и правота. Она рядом. Ситуация Пилатова: что есть Истина? - а Истина рядом стоит. Из этого особенно ярко видно, что Моцарт - это Агнец Божий, Любящий Бога (лат. "Амадеус"). Но Пушкин поставил под "секущую руку" Сальери и самого себя: "фигляр презренный, пародией бесчещащий Алигьери" - это он. Ибо "Повести Белкина" и два опуса в терцинах и есть такая пародия. Звуковым портретом Сальери является слово "труд" с удавкой " У" в середине; он Упорен, как рУдокоп; в конце концов он Убийца. Звуковым портретом Моцарта является полногласие "А": РАбота, РАДость - в зеркале мира она отражается словом ДАР, чему так яростно завидует Сальери. Арбитром в споре становится Бомарше. Оба сотрудничали с ним: Моцарт написал "Свадьбу Фигаро", а Сальери: "Ты для него "Тарар'а" сочинил, вещь славную. Там есть один мотив... Я все твержу его, когда я счастлив... Ла-ла-ла-ла..." Это двойное солнечное РА названия оперы и затем россыпь рубинов-лалов напева добивают Сальери с его спертым воздухом обиды на небеса. Но звучит паролем слово ГЕНИЙ, и в этот момент Сальери еще может остановиться, "бросить всё, что прежде знал", одуматься, ибо он, в сущности, собирается убить самого себя: "Он же гений, как ты да я". И момент удобный для покаяния... "Ты думаешь?" (по поводу знаменитой формулы) - да, ты гений, понятно; но я тоже гений (как ты сказал), думаю иначе. Бросает яд в бокал Моцарта. Но он сам сказал о Моцарте нечто большее: "Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь. Я знаю, я". А что сказал Бог, есть правда в последней инстанции. "Но ужель он прав?" Дошло, да поздно. Приговор произнесен. Не над Моцартом. Над Сальери. "Да, Сальери, ты не гений. Более того: ты жалкий и пошлый убийца. Грязный ты человек". Это хохочет - последним - Бомарше. Ибо по-французски "саль" грязный... ------------------- *1 Пушкин узнал о смерти Ризнич одновременно с извещением о казни друзей-декабристов. Из них особенно он любил Рылеева. *2 Память эту Пушкин сохранил и в покаянном стихотворении "Напрасно я бегу к сионским высотам", написанном через год после собственного стихотворного переложения баньеновского "Странника". *3 По существу в этом случае были реализованы идеи Н.И.Тургенева, проведшего почти всю жизнь в политической эмиграции. *4 Кстати, в слове "сапожник" Пушкин зашифровал (в палиндромном прочтении) убийственную характеристику этого персонажа. *5 Трижды эти слова появляются в скрытом виде: в строках "Мне принесет незапные дары" и "Теперь пора! Заветный дар любви" - орфоэпически и "Признаться (По правде), мой Requiem меня тревожит" - семантически. |
